Метнувшись в сторону, Странница полетела сквозь темную воду, и каждый ее нерв пронизывал ужас. Акула величиной с китобойную лодку гналась за ней, зажав в челюстях перекушенного почти надвое тюленя. Обычно медлительные и ленивые, эти морские убийцы на коротких дистанциях способны развивать очень большую скорость. Странница могла обогнать любую рыбу, но такого сильного преследователя ей еще не доводилось встречать: в ее стихии немногим удается извлечь урок из подобного опыта, потому что первый опыт чаще всего оказывается последним. Она ощущала, как акула рассекает воду совсем близко от нее. Не будь пасть акулы занята первой жертвой, одного укуса акульих зубов хватило бы, чтобы раздробить позвоночник Странницы и рассечь ее внутренности. Повинуясь какому-то инстинкту, тюлень сделал резкий рывок назад и нырнул. И сразу огромная тень исчезла - такие крупные акулы не умеют быстро разворачиваться.

Странница помчалась прочь, и хотя она избавилась от погони, но страх не покинул ее - перед глазами продолжало стоять это чудовище с плоской головой, громадным зеленым глазом и усеянными зубами челюстями в несколько футов шириной. Судорожно извиваясь, вконец выдохшись, последним отчаянным усилием беглянка достигла поверхности. Там все было как прежде. Молодые тюлени спали или сонно шевелились в воде. Они не знали, что одного из них унесла смерть. Акула напала бесшумно. Лишь несколько детенышей, находившихся поблизости, слышали предсмертный крик их товарища, тут же оборвавшийся, потому что тюлененок мгновенно исчез под водой. Акулы всегда хватают свою добычу именно таким образом. Они утаскивают ее под воду почти без всплеска, уходят на глубину и там ее поедают. Вскоре неподалеку так же беззвучно исчезает еще один тюлень, и снова ничто не говорит о присутствии акулы. В этот солнечный день пропала дюжина юных тюленей. Стая акул была занята привычным делом - убивала и пожирала свои жертвы, испытывая при этом не больше эмоций, чем тюлени, нападающие на рыбный косяк, или человек, который ест цыпленка.

Остальные же тюлени были по-прежнему беспечны, веселы и счастливы. Течения приносили сюда из Арктического бассейна и Северной Атлантики всевозможных морских животных - от огромных китов до микроскопических планктонных организмов, которыми питаются эти гиганты. Странница росла в тесном соседстве с ними. Этот волшебный мир постоянно окружал ее. Большинство планктонных животных были настолько малы, что могли бы пройти сквозь самый плотный шелк, но иногда Страннице приходилось плыть через такие их скопления, что море казалось покрытым зеленым или розовым ковром.

В море одна единственная рыба способна выметывать за год несколько миллионов икринок. Однако сами икринки и развивающиеся из них личинки в основном погибают, так что зрелости достигает лишь ничтожная их горстка. Личинки несколько недель снуют в воде взад и вперед, временно пополняя собой мир планктона. Эти пляшущие, словно пылинки, создания невидимы для человеческого глаза; вода, которая кажется нам совершенно чистой, на самом деле кишмя кишит ими. Но, не будь планктона, в морях исчезла бы всякая жизнь, ибо если некоторые морские животные и не питаются планктоном, то они существуют за счет тех, кто поедает планктон.

Миллионы квадратных километров океанского дна устланы мощным слоем ила, почти целиком состоящего из цветных скелетов отмерших планктонных организмов; они удивительно изящны но форме и напоминают причудливо переплетенные снежные кристаллы. Одни из них походят на яркие остроконечные звезды, другие - на сросшиеся алмазы. Третьи обрамлены как бы крохотными волосками, которые удивительно походят на тоненькие сияющие лучики, исходящие от звезд в морозные ночи. Извлекая из воды растворенный в ней углекислый газ и преобразуя его с помощью солнечного света, планктон растет и размножается. Без планктона море изменило бы свое естество, стало бы пустым, безжизненным и даже, быть может, ядовитым.

Состав и численность планктона подвержены сезонным изменениям. В определенные времена года, особенно весной и в начале лета, когда солнце прогревает воду, происходит "вспышка" планктонной жизни, словно извергающейся из миллионов подводных вулканов. Ни в одном океане мира нет такого места, где бы в это время вода не кишела планктоном. Наибольшие скопления планктона образуются на окраинах полярных морей, где тают льды. Этой морской пылью пронизано все море, от поверхности до дна, от горизонта до горизонта. В летние месяцы планктон расцвечивает и суровые воды Шпицбергена, и в них расцветает морская жизнь. Сюда приходят на откорм тюлени, ныряют и играют здесь; сюда приплывают киты, похожие на затонувшие горы; здесь откармливаются прочие бесчисленные создания. Тем временем хищники, и среди них человек, ждут своего часа, и когда все эти животные отъедятся на планктоне, начинается кровавая резня.

Странница росла, и набиралась опыта, и постигала уроки моря. Один цвет воды говорил о присутствии пищи, другой - предупреждал об опасности. Такой-то ветер приносит туман, а туман способствует охоте. Эта тень внизу - акула, и от нее нужно немедленно удирать. Блестящее металлическое чудовище, направляющееся в Адвент-бей в окружении целой тучи глупышей, - медлительно и безобидно, и вокруг него так приятно носиться с разрисованным детенышем. Это или туристский пароход из Осло, или угольщик, везущий груз со шпицбергенских шахт.

В синеве неба парили серовато-зеленые чайки. Черные кайры, белые чайки, гагарки и моевки, покинув галдящие птичьи базары на дальних утесах, направлялись далеко в море. Эти птицы - рыбаки, но рыбаки трусливые: они пытались соперничать со стремительными тюленями, но когда те выскакивали на поверхность, птицы с криком взмывали в небо.

Птичьи утесы привлекали внимание Странницы своим цветом. Птичий помет, разлагающийся в условиях Арктики очень медленно, образует своего рода почву, которая покрывается ковром мха ярчайше зеленого цвета, пестрящим желтыми лютиками, блестящими камнеломками и золотыми маками, танцующими на ветру. В этом суровом мире, где есть лишь два цвета: белый - льда и синий - моря, любой другой оттенок чарует глаз, и маленький серый детеныш часами плавал возле утесов, любуясь мхом. Иногда же, подгребая передними ластами, чтобы удержаться у скалы, Странница лежала на качающихся волнах, высунув на поверхность лишь нос, и наблюдала, как в брызгах, рассыпающихся над ее головой, вновь и вновь загорается радуга.

Однажды утром, уже в конце лета, пришел шторм, поднявший сильное волнение, и Странница с товарищами, оставив все прочие занятия, принялись играть в волнах. Они то взлетали на шипящие гребни волн, то бесконечно скользили вниз, во впадины, которые становились все глубже и глубже, все зеленее и зеленее. Самые большие волны, гладкие и округлые, шли по три-четыре подряд, громоздясь одна на другую и вскидывая вверх свои пенящиеся гребни, пока какая-нибудь из них не побеждала в этой борьбе, и тогда ввысь взлетали столбы пены. Совершая вместе с волнами гигантские взлеты и падения, тюленята носились как безумные. Ни один прием плавания не мог бы сообщить им такую скорость. Камнем лететь вниз и оставаться невредимым, взлетать вверх быстрее, чем птица в воздух, быть игрушкой волн, которые могут раздавить ледяную гору и которые, однако же, так ласковы к ним,- верх наслаждения для тюленя. Тюлени сновали в воде, точно пылинки, пляшущие в столбе солнечного света. А когда солнце село, по верхушкам волн на сотни миль вокруг разлились потоки отраженного света, тронув их кармином. Разорванные полосы облаков расцветились голубым и фиолетовым, красным и оранжевым, и желтым, и синим, и зеленым, а под ними прыгали и скакали тюлени.

Шторм держался три дня и три ночи, и от всех этих упражнений Странницу охватил голод. К тому времени она уже разбиралась в переменчивых морских пейзажах и знала, какой из них сулит пищу, а какой - тревогу. Вместе с разрисованным детенышем и еще двумя тюленями она поплыла к северо-западу в поисках течения, которое несло бы с собой скопления нежных маленьких рачков. Начавшись как случайный поиск пищи, это плавание вылилось в длительную экспедицию. Перемещаясь от одного пятна креветок к другому, молодые тюлени все дальше и дальше уходили к северу. Вначале им встречались колонии других тюленей всех возрастных групп. Затем они стали попадаться реже, потом и вовсе исчезли, а путешественники все плыли и плыли на север, играя по пути в свои привычные игры или лениво греясь на солнце.

Однажды вечером Странница погналась за рыбой. Играя со стремительной серебристой тенью, она погружалась все глубже и глубже. Теперь она была превосходной ныряльщицей и легко загнала свою добычу под подножие ледяного массива. Они плыли в этом перевернутом мире, заходя в ниши и выходя из них, огибая угрюмые белые башни; когда же свет почти исчез, Странница целиком положилась на свои вибриссы, воспринимавшие колебания воды, вызываемые движениями рыбы.

Тюлени иногда попадались в сети на глубине девятисот футов. Известен по крайней мере один эксперимент, в ходе которого тюлени погружались более чем на тысячу футов. Никто не знает, какова предельная глубина, которой они могут достичь, но все их анатомическое строение приспособлено для поразительно долгого пребывания под водой. Хотя обычно, охотясь за рыбой, тюлени остаются на глубине не более пяти минут, известно, что они могут находиться под водой более получаса.

Странница так увлеклась погоней за рыбой, что полностью утратила чувство направления. Она все время двигалась зигзагами, следуя маневрам рыбы, предпринимавшей отчаянные усилия уйти от преследования. Имей Странница побольше опыта, она бы почуяла опасность, ибо лед, нависавший над ее головой, был совсем не похож на тот, что ей доводилось видеть прежде. Более взрослых животных все неизвестное настораживает. Но она была молода. Среди тех ледяных полей и айсбергов, под которыми она обычно играла, всегда имелись просветы открытой воды или отдушины, а ледяная крыша была подточена водой или расколота трещинами. Здесь же лед был ровен, как потолок. Он не имел выступов, уходящих вниз. В нем не было трещин. Он тянулся сплошь, вправо и влево, вперед и назад, и свет не проникал сквозь него.

Рыба, за которой погналась Странница, принадлежала к тому виду, которым питаются тюлени постарше. Странница еще не смогла бы съесть такую рыбу, но инстинкт уже приказал ей пуститься в погоню. Как она подчинилась этой команде, так и рыба отозвалась на свой собственный инстинкт, повелевший ей опуститься сюда, где она была в безопасности, потому что ни один тюлень не отважился бы последовать за ней.

Когда запас кислорода в крови Странницы начал подходить к концу и по ее телу побежали сигналы опасности, она тревожно огляделась вокруг. Рыба, словно почувствовав, что тюленю теперь не до нее, скользнула прочь. Тактильные органы говорили Страннице, что у нее над головой твердое препятствие. Охотник попал в западню. Тюлень нарушил границу, оказавшись в том месте, которое по законам морской охоты считалось убежищем рыбы. Если он не сможет быстро найти выход из западни, наступит его черед умереть.

Ибо то была "тюленья пустыня", как зовут ее эскимосы. Морские течения здесь слишком слабы, чтобы взломать лед. Ледяной массив смерзся в огромный щит, и в нем не было ни одной трещины или щели, через которую можно было бы пробиться назад, к воздуху. Движения Странницы становились все более вялыми. Инстинктивно стараясь держать голову кверху, она кружила и кружила над черной крышей льда, куда не пробивалось ни малейшего проблеска света. Целеустремленные толчки и изящные движения Странницы постепенно прекратились, и медленное течение начало кружить и переворачивать ее, словно намокшее бревно.